Яна Вайвадс
Пьеса «Три комнаты и бесконечное количество повторений»
Действующие лица
ГОЛОС МУЖСКОЙ
ГОЛОС ЖЕНСКИЙ
ЧЕЛОВЕК – наш современник и призрак Августина.
[
Пьеса написана с использованием «Исповеди» Аврелия Августина Иппонийского]
СЦЕНА 1
Красная комната
На сцене красный свет. ЧЕЛОВЕК
И все-таки зря я сюда приехал. Хотя уже даже в мыслях слышу звук гитары Дэвида Гилмора. Мой кумир еще со школы и величайший гитарист современности. Представляю, как его музыка будет разноситься над Большим цирком. А я в толпе. Кричу. Наслаждаюсь его виртуозной игрой. Стоит только подумать, что прям на том самом месте, где он будет играть, стоял самый большой ипподром в Древнем Риме…А рядом Колизей. И толпа везде толпа и всегда толпа. Это мечта!
Но я все еще думаю, что зря. Разве это решение? Нет. Это надежда на краткосрочное озарение, что может быть, стоя там в толпе, я что-то пойму. Кем-то стану. Вот так выглядит кризис. Когда жил всю жизнь, бежал, жаждал, зарабатывал и покупал, тратил время. Дом, машина, девушка, телефоны, айфоны, кофеварки, бежевый интерьер, тусовки с коллегами, нетворкинг, робот-пылесос. От точки к точке, а потом от новой к другой. А теперь что? Плохо. Так плохо.
И ведь оно все так просто произошло. Стоял у полки в магазине слегка простуженный и уставший, протянул руку за салфетками. И все почувствовал, главное не понял еще, но почувствовал. А в голове по кругу: «Я глиняный горшок. Пустой глиняный горшок». Кто пришел в мою голову? Почему именно в ту минуту, когда я тянулся за эти чертовыми салфетками.
А потом? Что потом? Ничего. Кто вырвется из пут собственной жизни? Все такое организованное к середине. Середина…сейчас сяду прям тут и расплачусь. Нет, нельзя. Люди смотрят. Да и не середина, не собираюсь же я помирать в семьдесят. Хотя кто его знает, может и стоит.
Идиот, решился наконец. Взял отпуск. Один. Даже не помню, когда последний раз был по-настоящему один. А нет, помню, в детстве. Видно поэтому, и поехал, исполнять детские мечты. Увидеть Рим и умереть. Так это должно звучать.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Кем бы ты ни был, попав сюда, ты не изменишься. Ты стал красным. Ты будешь думать, что останешься здесь навсегда. Ты будешь думать, что вечность есть здесь и сейчас. Между было и будет. Ты будешь ошибаться.
ЧЕЛОВЕК
С раннего детства я обожал историю Древнего Рима. Кажется, началось все с гладиаторов, нет с Цезаря. Хотя нет, с волчицы. Первый раз я услышал эту историю от Деда, а потом родители купили энциклопедию с картинками. Читать я начал рано, возможно, чтоб понять что-то помимо картинок.
Пока все увлекались динозаврами и пиратами, я играл в Ромула. Строил город, побеждал врагов, совершал подвиги, похищал сабинянок, хотя не особо понимал зачем. Никто больше этим не интересовался, и приходилось махать игрушечным мечом по воздуху. Мне нравился мир, который я построил, пытался вовлечь остальных, но не получалось. Я видел, как остальные дети начинают дружить, даже иногда друг против друга. Одна семья динозавров против другой; хищники против травоядных. Хищников почему-то всегда было больше. Я еще тога в шесть лет понял как все устроено... Чтоб не быть одному, пришлось вливаться в динозавров. Книжки про Рим и гладиаторов я читать продолжил, но разговаривал со всеми только про динозавров.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Все остальные здесь, как и ты, тоже красные. Другие велят тебе быть красным, и ты им будешь не потому, что тебе велят, а потому что ты не можешь иначе. Ты будешь думать, что хочешь. Ты будешь стремиться соответствовать. Ты будешь хотеть быть таким же. Это твое проклятье, которое ты унаследовал давно. Еще до того, как родился.
ЧЕЛОВЕК
Аппиева дорога совсем рядом. Вот они раннехристианские катакомбы. Мечтал еще в школе увидеть эти катакомбы, надо было уже тогда завязывать с чтением. Хотя я любил историю, литературу, философию, даже начинал учить греческий, но он мне не давался. Потом поступил в университет на юриспруденцию, как хотели родители, уехал далеко от дома. Там уже другое захватило меня.
Придется спуститься. Не люблю подземные пространства. Мне в них плохо. Попрошу себя кремировать и развеять. Ого, экскурсовод пастор, территория Папы Римского, как интересно. Рядом церковь Домине-Кво-Вадис. По преданию прям на том самом месте Петр встретил того Самого и принял решение вернуться в Рим, принять мученическую смерть. Надо будет после экскурсии в нее заглянуть.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Твоя природа в том, чтобы соответствовать. Тебе будут говорить, а ты будешь верить. Всегда.
ЧЕЛОВЕК
И все-таки кто я такой? Потерялся настолько, что даже под землю полез. Ниши для тел и правда маленькие. Люди, действительно, тогда были меньше. Представляю легион солдатиков метр пятьдесят. Хотя какая разница рост. Все также хищники, все также делимся на группки, все также…Все так же. Нехорошо здесь. Зря только приехал. Чего только хотел? Стать кем-то другим. Перемениться. Найти себя в прошлом.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Время изменится, а ты останешься таким же. Пройдет хоть две тысячи лет, ты не поменяешься. Ты останешься в этой красной комнате.
ЧЕЛОВЕК
Один мой друг рассказал мне, когда еще он был молод, родители отправили его учиться юриспруденции. Однажды он прогуливался после занятий и встретил друзей и соучеников. Он встретился с ними на дороге, когда те возвращались с обеда. Погода тогда стояла жаркая. Они разговорились и те предложили ему развлечение. Друг мой отказался. Но даже несмотря на его резкий отказ и сопротивление, друзья с ласковым насилием увлекли его в амфитеатр. Это были как раз дни жестоких и смертоубийственных игр. Друг мой сопротивлялся.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Неужели?
ЧЕЛОВЕК
Да, сопротивлялся!
Он сказал: «Если вы тащите мое тело в это место и там его усадите, то неужели вы можете заставить меня впиться душой и глазами в это зрелище? Я буду присутствовать, отсутствуя, и таким образом одержу победу и над ним, и над вами». Вот так он сказал.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Но это не все.
ЧЕЛОВЕК
Услышав это, они тем не менее повели его с собой, может быть, желая как раз испытать, сможет ли он сдержать свои слова. Придя, они расселись, где смогли; всё вокруг кипело свирепым наслаждением. Он, сомкнув глаза свои, запретил душе броситься в эту бездну зла; о, если бы заткнул он и уши! При каком-то случае боя, потрясенный неистовым воплем всего народа и побежденный любопытством, он открыл глаза, готовый как будто пренебречь любым зрелищем, какое бы ему ни представилось.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Так все и случилось.
ЧЕЛОВЕК
И душа его была поражена раной более тяжкой, чем тело гладиатора. Как только увидел он эту кровь, он упился свирепостью; он не отвернулся, а глядел, не отводя глаз; он неистовствовал, не замечая того; наслаждался преступной борьбой, пьянел кровавым восторгом. Он был уже не тем человеком, который пришел, а одним из толпы, к которой пришел, настоящим товарищем тех, кто его привел.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Чего больше? Он смотрел, кричал, горел и унес с собой безумное желание, гнавшее его обратно. Теперь он не только ходил с теми, кто первоначально увлек его за собой: он опережал их и влек за собой других.
ЧЕЛОВЕК
Все верно.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
А ты? Разве ты отличаешься от него?
ЧЕЛОВЕК
Нет. Я стал таким же, с самого детства, с тех самых динозавров. Я такой и сейчас. Отчего все так крутится в голове? Боязнь замкнутых подземных пространств. Здесь в катакомбах, так живо и так ярко выкрадываются наружу все те образы, что так давно и жадно поглощал, а потом забыл. Страшна мне эта древность, что чувствую будто, все мы одинаково начинали и кончим одинаково. Все потому, что…
Этот мир сладостен, в нем не мало своей прелести, нелегко оборвать тягу к нему. А чего здесь больше желать? Много ли еще мне надо, чтобы достичь почетного звания! У меня не мало влиятельных друзей; если и не очень нажимать, и не хотеть большего, то хоть должность правителя провинции я могу получить. Следует мне найти жену хоть с небольшими средствами, чтобы не увеличивать своих расходов. Вот и предел моих желаний.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Purpuram induere! Ты хочешь надеть пурпур. Только императорам позволено быть в нем с ног до головы. В этой красной комнате ты хочешь носить особенный и редкий красный. Вот и предел твоих желаний.
ЧЕЛОВЕК
С раннего возраста отец усмотрел за мной дар к красноречию. Я постигал историю, литературу, философию, не давался только греческий. В чем, однако, была причина, что я ненавидел греческий, которым меня пичкали с раннего детства? Это и теперь мне не вполне понятно. Латынь я очень любил, только не то, чему учат в начальных школах, а уроки так называемых грамматиков.
Я делал успехи. Копили деньги для более далекой поездки в Карфаген, которой требовало отцовское честолюбие и не позволяли его средства. Кто не превозносил тогда похвалами моего земного отца за то, что он тратился на сына сверх своих средств, предоставляя ему даже возможность далеко уехать ради учения. Очень многие, гораздо более состоятельные горожане, не делали для детей своих ничего подобного.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Одобрение — есть форма подтверждения, что ты соответствуешь. Следуешь тому, что считают правильным другие.
ЧЕЛОВЕК
Я вырос, начал преподавать риторику и, побежденный жадностью, продавал победоносную болтливость. Сначала преподавал в своем родном городе, затем переехал в Карфаген. Там не сыскал я удовлетворения.
Я решил отправиться в Рим не потому, что друзья, убеждавшие меня, обещали мне больший заработок и более видное место, хотя и то и другое меня тогда привлекало; главной же и почти единственной причиной были рассказы о том, что учащаяся молодежь ведет себя в Риме спокойнее, что их сдерживает строгая и определенная дисциплина, и они не смеют дерзко и беспорядочно врываться в помещение к чужому учителю: доступ к нему в школу открыт вообще только с его разрешения. В Карфагене же, наоборот, среди учащихся царит распущенность мерзкая. О ни считают себя в полной безнаказанности, но их наказывает слепота к собственному поведению. Учась, я не хотел принадлежать к этой толпе; став учителем, вынужден был терпеть ее около себя.
ГОЛОС МУЖСКОЙ —
гневноТы хочешь сказать, что ветер занес тебя в Рим, и твоя воля здесь ни причем?! Другие желали для тебя, а ты для себя не желал? Ты следовал, а сам не хотел быть? Это ложь! Ложь мое оружие, а не твое.
ЧЕЛОВЕК
Нет, я сам. Я сам.
Та же дорога привела меня после Рима в Медиолан.
Я узнал тогда, что в Риме бывает то, чего в Африке мне не доводилось испытывать: здесь, действительно, юные негодяи не ставили всего вверх дном — это я сам видел, — но мне рассказывали о другом: «Вдруг, чтобы не платить учителю, юноши начинают между собой сговариваться и толпой переходят к другому. Этим нарушителям слова дороги деньги; справедливость у них стоит дешево». Ненавидело таких сердце мое, хотя и не «совершенной ненавистью». Может быть, я больше ненавидел их за то, что мне предстояло претерпеть от них, чем за вред, нанесенный другим.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Разве это имеет значение?
ЧЕЛОВЕК
Поэтому, когда из Медиолана прислали к префекту Рима с просьбой найти для их города учителя риторики и разрешить ему проезд на казенных лошадях, то я стал искать этого места. Было предложено произнести речь: Симмах, бывший тогда префектом, одобрил ее и отправил меня.
Друг мой отправился в Медиолан, чтобы не покидать меня и на практике применить свое значение юриспруденции; тут он больше следовал желанию родителей, чем своему.
ГОЛОС МУЖСКОЙ
Ты красный, потому что быть другим невозможно, все вокруг будет говорить об этом. Стремления возвышенны и правильны тогда, когда есть тот, кто на них смотрит. Ты один не можешь быть сам себе мерой, так как все начинается и заканчивается в одной точке. А в ней бесконечность, значит пустота, значит «ничего». Ты кто-то, когда ты красный, когда ты красный, ты видим. Ты здесь, в этой комнате. Среди других.
СЦЕНА 2
Синяя комната
Яркий синий свет заливает всю сцену. ГОЛОС ЖЕНСКИЙ
Я достаточно хорошо понимаю, святейший отец, что как только некоторые узнают, что в этих моих книгах, написанных о вращениях мировых сфер, я придал земному шару некоторые движения, они тотчас же с криком будут поносить меня и такие мнения. Однако не до такой уж степени мне нравятся мои произведения, чтобы не обращать внимания на суждения о них других людей. Но я знаю, что размышления человека философа далеки от суждений толпы, так как он занимается изысканием истины во всех делах, в той мере как это позволено богом человеческому разуму. Я полагаю также, что надо избегать мнений, чуждых правды.
Наедине сам с собой я долго размышлял, до какой степени нелепой моя ἀκρόαμα покажется тем, которые на основании суждения многих веков считают твердо установленным, что Земля неподвижно расположена в середине неба, являясь как бы его центром, лишь только ОНИ узнают, что я, ВОПРЕКИ ЭТОМУ МНЕНИЮ, утверждаю о движении Земли. Поэтому, я долго в душе колебался, следует ли выпускать в свет мои сочинения, написанные для доказательства движения Земли, и не будет ли лучше последовать примеру пифагорейцев и некоторых других, передававших тайны философии не письменно, а из рук в руки, только родным и друзьям.
Мои друзья, среди которых был Николай Шонберг, говорили, что чем бессмысленнее в настоящее время многим покажется мое учение о движении Земли, тем больше оно покажется удивительным и заслужит благодарности после издания моих сочинений, когда мрак будет рассеян яснейшими доказательствами.
Предисловие Николя Коперника к книгам «О вращениях небесных сфер»
ЧЕЛОВЕК
Я жадно стремился к почестям, к деньгам, к браку. Эти желания заставляли меня испытывать горчайшие затруднения.
Как был я ничтожен, и как поступил Ты, чтобы я в тот день почувствовал ничтожество мое!
Я собирался произнести похвальное слово императору; в нем было много лжи, и людей, понимавших это, оно ко мне, лжецу, настроило бы благосклонно. Я задыхался от этих забот и лихорадочного наплыва изнуряющих размышлений. И вот, проходя по какой-то из медиоланских улиц, я заметил нищего; он, видимо, уже подвыпил и весело шутил. Я вздохнул и заговорил с друзьями, окружавшими меня, о том, как мы страдаем от собственного безумия; уязвляемые желаниями, волоча за собою ношу собственного несчастья и при этом еще его увеличивая, ценою всех своих мучительных усилий, вроде моих тогдашних, хотим мы достичь только одного: спокойного счастья.
Этот нищий опередил нас; мы, может быть, никогда до нашей цели и не дойдем. Он получил за несколько выклянченных монет то, к чему я добирался таким мучительным, кривым, извилистым путем - счастье преходящего благополучия. У него, правда, не было настоящей радости, но та, которую я искал на путях своего тщеславия, была много лживее. И он, несомненно, веселился, а я был в тоске; он был спокоен, меня била тревога. Если бы кто-нибудь стал у меня допытываться, что я предпочитаю: ликовать или бояться, я ответил бы: «ликовать». Если бы меня спросили опять: предпочитаю я быть таким, как этот нищий, или таким, каким я был в ту минуту, то я всё-таки выбрал бы себя, замученного заботой и страхом, выбрал бы от развращенности.
Разве была тут правда?
ГОЛОС ЖЕНСКИЙ
Вы говорите: так как, когда корабль стоит неподвижно, камень падает к подножью мачты, а когда движется, падает далеко от подножья, то, следовательно, и наоборот, из падения камня к подножью вытекает, что корабль стоит неподвижно, а падение камня на некотором расстоянии доказывает, что корабль находится в движении; а так как то, что происходит на корабле, равным образом происходит и на Земле, то из падения камня к подножью башни вытекает с необходимостью неподвижность земного шара. Не таково ли ваше рассуждение?
Скажите же мне, если бы камень, выпущенный с вершины мачты плывущего с большой скоростью корабля, упал в точности в то же самое место, куда он падает, когда корабль стоит неподвижно, то какую службу сослужил бы вам этот опыт с падением для решения вопроса, стоит ли судно неподвижно или же плывет?
Вы сами являетесь тому хорошим примером, когда, не производя опыта, объявляете его достоверным и предлагаете нам НА СЛОВО ПОВЕРИТЬ ДРУГИМ.
Совершенно так же не только возможно, но и достоверно, что авторы поступали таким же образом, отсылая к своим предшественникам и никогда не доходя до того, кто этот опыт проделал сам, ибо всякий, кто его проделает, найдет, что опыт показывает совершенно обратное написанному, а именно, что камень всегда упадет в одно и то же место корабля, неподвижен ли тот или движется с какой угодно скоростью. Отсюда, так как условия Земли и корабля одни и те же, следует, что из факта всегда отвесного падения камня к подножью башни нельзя сделать никакого заключения о движении или покое Земли. Камень, падающий с корабельной мачты, всегда попадает в одно и то же место, движется ли корабль или стоит на месте.
Галилео Галилей «Диалог о двух главнейших системах мира — Птолемеевой и Коперниковой»
ЧЕЛОВЕК
Я не должен был предпочитать себя нищему, потому что был ученее: наука не давала мне радости, я искал с ее помощью, как угодить людям - не для того, чтобы их научить, а только, чтобы им угодить.
Прочь от меня те, кто скажет душе моей: «Есть разница в том, чему человек радуется. Тот нищий находил радость в выпивке; ты жаждал радоваться славе».
Как та радость не была настоящей, так не была настоящей и моя слава; она только больше кружила мне голову. Нищий должен был в ту же ночь проспаться от своего опьянения; я засыпал и просыпался в моем; буду и впредь засыпать в нем и в нем просыпаться - посмотри, сколько дней! Я знаю, что есть разница в том, чему человек радуется: радость верующего и надеющегося несравнима с этой пустой радостью.
И тогда, однако, нельзя было нас сравнивать. Разумеется, он был счастливее и не только потому, что веселье било в нем через край, а меня глодали заботы, но и потому, что он раздобыл себе вина, осыпая людей добрыми пожеланиями, а я ложью искал утолить свою спесь.
Я много говорил тогда в этом же смысле с моими близкими, часто судил по таким поводам о собственном состоянии; находил, что мне худо, горевал об этом и тем еще удваивал свое горе. А если счастье улыбалось мне, то мне скучно было ловить его, потому что оно улетало раньше, чем удавалось его схватить.
ГОЛОС ЖЕНСКИЙ
Представим себе обширную часть пустого мирового пространства настолько в стороне от звезд и значительных масс, что с большой точностью можем принять наличность случая, предусмотренного Галилеевым основным законом. Мы можем тогда избрать для этой части мира Галилеево исходное тело, по отношению к которому покоящиеся точки останутся в покое, а движущиеся будут длительно пребывать в прямолинейном равномерном движении. Представим себе в качестве исходного тела просторный ящик на манер комнаты. Внутри находится наблюдатель, снабженный надлежащими аппаратами. Для него, естественно, не существует никакой тяжести.
В середине крыши ящика с наружной стороны вделан крюк с привязанным к нему канатом. И вот некоторое существо, безразлично какое, начинает тащить за тот канат с постоянной силой. Тогда ящик вместе с наблюдателем начинает лететь «вверх» в равномерно ускоренном полете. С течением времени его скорость возрастает до фантастических размеров, если судить обо всем этом с другого исходного тела, которого никто не тащит за веревку.
Как представляется все событие человеку в ящике? В своем ящике он тогда стоит совершенно так же, как любой из нас в комнате какого-либо дома на земле. Если он выпустит из рук какой-нибудь предмет, то на последний уже не передается ускорение ящика, и он поэтому будет приближаться к полу ящика в равномерно ускоренном относительном движении. Дальше наблюдатель убедится, что ускорение тел к полу всегда будет сохранять одну и ту же величину, с какими бы телами он ни проделывал свой опыт.
Можем ли мы посмеяться над наблюдателем и счесть ошибочным все его понимание положения вещей? Думаю, что нет, раз мы хотим остаться последовательными; напротив, мы должны будем признать, что его толкование не грешит ни против разума, ни против известных нам законов механики. Хотя ящик и находится в состоянии ускоренного движения по отношению к первоначально принятому нами «Галилееву пространству», все же мы можем рассматривать его, как находящийся в покое.
С достаточным поэтому основанием мы можем распространить принцип относительности и на исходные тела, имеющие ускорение по отношению друг к другу, и таким образом приобретаем солидный аргумент в пользу ОБОБЩЕНИЯ ПОСТУЛАТА ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ.
Альберт Эйнштейн «О специальной и общей теории относительности»
ЧЕЛОВЕК
Если бы меня спросили, предпочту ли я стать безумцем, во всем заблуждаться и слышать всеобщие похвалы, или быть разумными, твердо стоять в истине и слышать всеобщее порицание, я знаю, что выберу. Я не хотел бы только, чтобы одобрение из чужих уст увеличивало во мне радость от чего-то доброго во мне. А оно — признаюсь — увеличивает; мало того, порицание уменьшает.
И мне часто кажется, что когда я радуюсь похвале очень понимающего человека, то я радуюсь росту ближнего или надеждам на этот рост, и наоборот — огорчаюсь его недостатками, когда слышу, как он порицает или то, чего он не понимает, или то, что хорошо. А иногда я огорчаюсь и похвалами себе: если хвалят во мне то, что мне самому не нравится, или оценивают больше, чем они стоят, качества даже хорошие, но незначительные. И опять, откуда я знаю, возникает ли во мне это чувство потому, что я не хочу, чтобы тот, кто меня хвалит, был обо мне другого мнения, чем я сам, и беспокоюсь вовсе не о его пользе: те самые хорошие качества во мне, которые и мне нравятся, становятся мне приятнее, если они нравятся и другому. Если же мое собственное мнение о себе не встречает похвалы, это значит, что в какой-то мере не хвалят и меня, потому что или хвалят то, что мне не нравится, или хвалят больше то, что мне в себе нравится меньше. Не загадка ли я сам для себя?
Речи же, выходящие из уст, и дела, известные людям, искушают опаснейшим искушением: любовью к похвале, которая попрошайничает и собирает голоса в пользу человека, чтобы как-то его возвысить.Она искушает меня, когда я изобличаю ее в себе, тем самым, что я ее изобличаю: часто презрением к пустой славе прикрывается еще более пустая похвальба; нечего хвалиться презрением к славе: ее не презирают, если презрением к ней хвалятся.
Меня засасывает обычное и держит меня: я сильно плачу, но и держит оно меня сильно. Вот чего стоит груз привычки! Быть здесь я в силах, но не хочу; там хочу, но не в силах: жалок обоюдно.
СЦЕНА 3
Черная комната.
Света нет. Сцена и зал находятся в полной темноте. Есть только голос Человека. ЧЕЛОВЕК —
медленноУм тесен, чтобы овладеть собой же.
Где же находится то, чего он не вмещает?
ЧЕЛОВЕК —
спокойноМы исследуем сейчас не небесные пространства, измеряем не расстояния между звездами, спрашиваем не о том, почему земля находится в равновесии: вот я, помнящий себя, я, душа. И вот я не могу понять силы моей памяти, а ведь без нее я не мог бы назвать самого себя. Что же мне сказать, если я уверен, что помню свою забывчивость? Скажу, что в памяти моей нет того, о чем я помню? Скажу, что забывчивость находится в памяти моей, чтобы я не забывал? Оба предположения совершенно нелепы. Всякий раз, когда образ чего-то запечатлевается в памяти, необходимо, чтобы это «что-то» существовало раньше, чем запечатлеется его образ.
Так, я помню Карфаген, все места, где я бывал; лица людей, которых видел; то, о чем сообщали мне другие чувства, свое телесное здоровье или боль. Помню Рим; концерт Дэвида Гилмора, на который так и не сходил; помню древние христианские катакомбы; помню друга своего в амфитеатре и бой гладиаторов;
помню бар «Сухой закон» в Санкт-Петербурге, где читают пьесы.
Широки поля моей памяти, ее бесчисленные пещеры и ущелья полны неисчислимого, бесчисленного разнообразия: вот образы всяких тел, вот подлинники, с которыми знакомят нас науки, вот какие-то отметины и заметки, оставленные душевными состояниями, - хотя душа их сейчас и не переживает, но они хранятся в памяти, ибо в памяти есть всё, что только было в душе.
Среди этого всего я ищу счастливой жизни. Но разве не все хотят счастливой жизни? Не знаю, каким образом они узнали о ней, и не знаю, какие у них о ней сведения. Я и бьюсь над вопросом: если это воспоминание; то, значит, мы все были когда-то счастливы? Я спрашиваю, не живет ли в нас воспоминание о счастливой жизни?
Мы не любили бы ее, если бы не знали.
Где же и когда знал я свою счастливую жизнь, чтобы вспоминать о ней, любить ее и тосковать о ней? И не только я один или вместе с немногими; решительно все мы хотим быть счастливы. Если бы мы определенно не знали о ней, мы бы так определенно и не хотели ее. Что же это такое? Что это? Если спросить у двух человек, хотят ли они служить на военной службе, то, возможно, один ответил бы «да», а другой «нет»; но если у них спросите, хотят ли они быть счастливы, то оба сразу же, не колеблясь, ответили бы «да». Именно ради того, чтобы быть счастливым, один и хотел поступить на военную службу; именно ради этого другой от нее отказывался. Не потому ли, что у одного человека радость в одном, а для другого в другом? Все, однако, согласны в том, что хотят быть счастливы, и если их спросить, в чем они согласны, они ответят, что хотят радоваться, и эту самую радость и называют счастливой жизнью. И хотя один гонится за одним, а другой за другим, но все стараются прийти к одному: радоваться. А так как никто не может сказать без собственного опыта, что это такое, то мы, слыша слова «счастливая жизнь», узнаем, что это такое, найдя сведения о ней в своей памяти.
Если я спрошу у всех, в чем они предпочитают найти радость: в истине или во лжи, то все так же не усомнятся ответить, что в истине, как не усомнятся сказать, что хотят быть счастливыми. Где же узнали они об этой счастливой жизни, как не там, где узнали и об истине? Этой счастливой жизни все хотят, этой жизни, единственно счастливой, все хотят; радости от истины все хотят. Почему же они ей не радуются? Почему не счастливы? Потому, что другое сильнее захватило их.
Еще на малое время свет есть с вами; ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма: а ходящий во тьме не знает, куда идет…
Голос замолкаетКонец